Название: Библейский сюжет. Путешествие в Эммаус. (Сталкер).
Год выхода: 2006.
Режисер: Игорь Калядин
Производство: Телекомпания «Неофит ТВ» по заказу телеканала «Культура».
Жанр: Документальный.
Страна: Россия.
Продолжительность: 00:25:31.
Язык: Русский
Сталкер: В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа...
...Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло.
Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки!
Евангелие от Луки.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ЭММАУС
Посмотрев «Зеркало», председатель Госкино хлопнул себя по ноге и сказал: «У нас, конечно, свобода творчества, но не до такой же степени!» Теперь, в конце 75-го, Ермаш сам предлагал ему ставить «Идиота» и вообще что угодно из Фёдора Михайловича, кроме, «Бесов», разумеется, но ни Толстого, ни Достоевского Тарковский снимать уже не хотел. «Здравствуй, Леня, – пишет он редактору «Мосфильма», – Давай пока пробьем Стругацких. Я совсем гол как сокол. А это принесло бы денег: во-первых, фантастика, во-вторых, одна серия, в-третьих, очень интересная».
На студии вздохнули с облегчением. Новая работа Андрея Арсеньевича, скорее всего, не грозит неприятностями: нормальная советская фантастика, с четким сюжетом, с необыкновенными историями, есть нравственный вывод. Довольно легко сценарий прошел все инстанции, и летом 77-го съемочная группа уже работала на натуре под Таллинном.
К зиме «Сталкер» был почти весь снят: 2160 метров пленки из 2700, отведенных на картину. Но когда ее проявили, оказалось, что там сплошной брак. Выяснилось, что купили уценённый «Кодак», который мелкими партиями тихо распределили по всем группам, и только Тарковскому дали на весь фильм. В Госкино предложили считать загубленную пленку за нормальную и продолжать работу. Если откажется, готовы были щедрой рукой списать средства по параграфу о творческой неудаче... Словом, новых денег не давали, и кончилось тем, что у него случился микроинфаркт.
Человек, единожды изменивший своим принципам, в дальнейшем уже будет не в состоянии сохранить чистоту своего отношения к жизни. Когда режиссер говорит, что делает проходную картину, чтобы затем снять ту, о которой мечтает, он вас обманывает. И что еще хуже – обманывает себя. Он никогда не снимет своего фильма. Чудес не бывает! Вернее, время чудес для него уже миновало. Андрей Тарковский. Может, такая мысль мелькала и у самого Андрея Арсеньевича, но вряд ли: больница показала, что «Сталкер» для него не «проходной», как многие, было, думали. «Пикник на обочине» вышел в 72-ом. Прочитав его, Станислав Лем с завистью воскликнул: «Я был должен его написать!» Заманчивая перспектива довысказать то, что не смогло поместиться в «Солярисе». Герой повести – Рэд Шухарт – рисковый парень с драматичной судьбой, который водит смертельно опасные экскурсии в «зону Посещения». Никому неизвестно, что это за «зона»: вроде, метеорит упал, но остатков не нашли. Да это, собственно, и неважно – по мысли Стругацких, человек всегда останется человеком, а «контакт» с неведомым – здесь, контакт с самим собой, всё обнажающий, как строчки Откровения из «Реквиема».
И вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? Апокалипсис. В один из тех дней, когда коллектив «Сталкера» пребывал в мрачном состоянии, Андрей Арсеньевич явился к Аркадию Натановичу сияющий. «Он шел как по облаку. Честное слово, я даже испугался. А он приклеился к стене ногами, спиной и затылком – это только он умел, я как-то пробовал, но ничего не получилось, – вперил взор в потолок и вкрадчивым голосом осведомился: – Скажи, Аркадий, а тебе не надоело переписывать твой «Пикник» в десятый раз? – Вообще-то, надоело, – осторожно не соврал я. – Ну, а что ты скажешь, если мы сделаем фильм двухсерийным? – А разрешат? – Значит, так, – произнёс он деловито, – поезжай к своему брату, и чтобы через десять дней у меня был новый сценарий. Самое главное: сталкер должен быть другим. – Каким же? – Откуда мне знать. Но чтобы этого вашего бандита в сценарии не было!»
Оказалось, что Тарковский сумел убедить «Мосфильм» пробить деньги на вторую серию, которых – он давал слово – ему хватит на весь новый фильм.
На каждую версию «Сталкера II» он сухо бросал: «Переделай! Нет, так ещё хуже. Кажется, тут провалилось. Попробуй развить. Ладно, сойдёт. Есть, по крайне мере, отчего оттолкнуться... А потом – переделай!»
Как-то Стругацкий не выдержал: «Слушай, Андрей, а зачем тебе в фильме фантастика? Может, выбросить её? – Вот! Это ты сам предложил!» Летом 78-го, когда братья окончили восемнадцатый вариант, группа снова была под Таллинном. «Андрей взял рукопись, молча удалился в комнату и плотно закрыл дверь. Через час вышел. Лицо его ничего не выражало, только усы топорщились. Он рассеяно оглядел нас, подошел к столу, подцепил вилкой какой-то кусок снеди, пожевал и, глядя поверх наших голов, произнёс: «Первый раз в жизни у меня есть мой сценарий».
Молитва Сталкера: Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят и пусть посмеются над своими страстями. А главное, пусть они поверят в себя и станут беспомощными, как дети. Потому что слабость велика, а сила – ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает – он крепок и чёрств. Когда дерево растёт, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко – оно умирает. Чёрствость и сила спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит.
Философская повесть превратилась в притчу, «бандит»–сталкер – в блаженного. В священника. Затравленного властью, ненавидимого интеллигенцией, считающей, что он зарабатывает деньги на чужом горе. Нет, даже не деньги – как говорит писатель, он упивается своей властью над доверившимися ему людьми. А он каждый раз обрекает себя на каторгу или смерть, чтобы помочь тем, у кого ничего больше нет, никакой надежды не осталось, кому идти больше некуда.
К сожалению, таких очень мало. Гораздо меньше, чем хотелось бы Сталкеру. Перед ним несмысленные и медлительные сердцем. Один с лёгкостью цитирует и Ветхий и Новый Завет (Солоницын в терновом венце), и всё время спрашивает, что есть истина? Только не как Пилат – где-то в глубине души ему это действительно интересно, он за ней пошел. А второй – хочет веру уничтожить. А то вдруг все поверят – как неудобно будет жить!
Если б вы знали, как я устал. Одному Богу известно. А ещё называют себя интеллигентами, эти писатели, учёные... Господи, да они же не верят ни во что! У них орган, которым верят, атрофировался... за ненадобностью. Боже мой, что за люди! – Их пожалеть надо, а ты сердишься. – Ты же видела, у них глаза пустые совсем. Они ведь каждую минуту думают, чтобы не продешевить, чтобы продать себя подороже. Чтобы им всё оплатили. Каждое душевное движение... Они знают, что не зря родились. Что они призваны... Они же живут только раз. Разве могут такие, как они поверить?.. Никто не верит. Не только эти двое. Никто. Господи... фрагмент из «Сталкера». Второй «Сталкер» давался невероятно тяжело. Едва началась экспедиция, у мамы Тарковского, Марины Ивановны, случился инсульт. Рассорившись с режиссёром, ушли художник и оператор. Вместо Рерберга, с которым они создавали «Зеркало», пришёл Александр Княжинский, снимавший «Ты и я». Оформлением Андрей Арсеньевич занялся сам. Солоницын, Гринько, Кайдановский любили его так, что могли сниматься бесплатно. Но психологически входить в одну и ту же реку им было тяжело. Он ещё пытался их подбадривать: «Помните, ребята, «Рублёва»? Какая сложная картина была, а как мы лихо с ней справились!» Но все устали.
Может быть, единственное, чем они ещё держались, было какое-то неуловимое ощущение того, что вместе они работать уже не будут. Для Тарковского «Сталкер» стал последним фильмом, снятым на родине, для Анатолия Солоницына – последним вообще. 5 октября 1979 года, когда уже заканчивался монтаж «Сталкера», на руках у сына умерла Марина Ивановна. Он очень любил её, ужасно мучался, что не мог выразить своих чувств ни словом, ни делом, да так и не успел сказать ей об этом...
«Был сегодня на кладбище, – пишет он в дневнике, – тесная ограда, маленькая скамеечка, простенькое надгробие, деревянный крест. Клубника пускает усы. Помолился Богу, поплакал, пожаловался маме, просил ее за меня заступиться. Правда, ведь жизнь стала совершенно невыносима... На прощание сорвал лист земляники с её могилы. Пока ехал домой, он завял. Поставил в горячую воду. Листик ожил. И стало на душе спокойней и чище. Милая, добрая... Милая моя. Спасибо тебе! Я так виноват перед тобою...»
Вы знаете, мама моя была очень против. Он же блаженный. Вся округа над ним смеялась. А он растяпа был, жалкий такой. А мама говорила: он же смертник, арестант, посмотри, какие дети у них бывают. Я и сама всё это знала. А только, что я могла сделать... Лучше уж горькое счастье, чем серая, унылая жизнь. А, может, я всё это потом придумала... А тогда он просто подошёл ко мне и сказал: пойдём со мной. И я пошла. И никогда потом об этом не жалела. фрагмент из «Сталкера». В каждом характере – частичка его души. В Сталкере – служение. В Учёном – маска. В Писателе – Солоницын всегда был Тарковским на экране – муки творчества и пушкинские диалоги с толпой. А вот жена Сталкера – самое дорогое. Он был очень трудным у матери. Когда, юношей, уходил в тайгу с геологами, соседки говорили: надо бы сапоги ему, простудится. – Пусть. – Так у него ж с лёгкими не в порядке. – Пусть. Довёл! Но именно её любовь сделала в жизни Андрея всё.
Наши герои достигают цели. Но они доходят, так много пережив и переосмыслив, что не решаются приблизиться. Они поднялись до той мысли, что нравственность их несовершенна, но еще не находят в себе духовных сил, чтобы до конца поверить в самих себя. Так кажется до последней сцены, когда появляется жена Сталкера. Ее приход ставит героев перед чем-то новым, необъяснимым. Им трудно понять, почему эта женщина, много терпевшая от мужа, родившая от него больного ребенка, продолжает любить его так же беззаветно, как любила в юности.
Человеческая любовь и есть то чудо, которое способно противостоять любому сухому теоретизированию и безнадежности мира; неверию, опустошенности, цинизму, то есть всему, чем жили до сих пор Ученый и Писатель. Внешне герои, казалось бы, терпят фиаско, на самом деле каждый из них обретает нечто неоценимо важное: веру и ощущение в себе самого главного. Андрей Тарковский. Воскресший Спаситель на пути в Эммаус объяснял апостолам смысл всех пророчеств, говоря, что именно так «надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою». Сталкер – не Господь, и с ним не Лука и Клеопа, но он, где словом, где молитвой, неотступно вёл их к Великой Тайне жертвенной любви. Он даже не узнал, как это часто бывает в жизни священника, что одержал победу, не услышал, как для нас зазвучала «Ода к Радости».
И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его; но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам по дороге и когда изъяснял нам Писание. Евангелие от Луки. Из воспоминаний Аркадия Стругацкого: «Вечером 3 января 80-го года мы с Тарковским выступали перед представителями кинопроката. В огромном зале собрались люди, которым доверено было определить, как к «Сталкеру» отнесутся зрители и, соответственно, сколько копий для них выпустить. Андрей отвечал на странные вопросы и объяснял фильм. Вдруг в зале прозвучал сочный бас: «Да кто эту белиберду смотреть будет?» Раздался одобрительный смех. Андрей побледнел. Пальцы его сжались в кулаки. Стараясь не смотреть на него, я попросил слова. Но они уже уходили, эти гении. В пивную? В писсуар? В никуда? Разумеется, затылки у них были разные, но на каждом светилось знаменитое и сытое «Не надо!»
Такого я ещё никогда не переживал. Андрей скрипел зубами, у меня тряслись руки, и я с трудом поднес спичку к сигарете. Несколько мужчин и женщин остановились возле нас. Беспокойно оглядываясь, они бормотали вполголоса: «Вы не думайте... Мы не такие... Мы понимаем...»
На четверть миллиарда советских зрителей кинопрокат выделил 196 экземпляров фильма. Три копии – на Москву, где в первые же месяцы их посмотрели два миллиона человек».
В «Сталкере» я договариваю кое-что до конца. Я вижу свой долг в том, чтобы выявить то специфически человеческое и вечное, что живет в душе каждого. Я вижу свой долг в том, чтобы человек ощущал зов любви, зов Высокой Любви, когда смотрит мои картины. Андрей Тарковский. По материалам сайта "Неофит.ру"
