|
|
Тексты Хроники «Сталкера» » Ант Скаландис. Машина желаний
Ант Скаландис.
Машина желаний
«Сталкер» — не экранизация «Пикника» и даже не фильм по мотивам. Это — новое произведение с прежней исходной ситуацией.
Когда я прочел «Пикник», мне хотелось, чтоб у него было продолжение. В какой-то мере фильм — это мое овеществленное желание. Но я не прыгаю от восторга. Почему? Видимо, что-то не так.
... Было бы интересно посмотреть фильм, не зная книги, а то невольно начинаешь сопоставлять, хоть и не стоило бы этого делать. Сопоставления получаются не в пользу Тарковского...
Эти тезисы о «Сталкере», я записал в марте 1980 года.
Неправильно спрашивать, почему Тарковский обратился к творчеству Стругацких, — куда разумнее спросить, почему он обратился к нему так поздно. Да, «Страна багровых туч» и даже «Стажеры» вряд ли могли заинтересовать будущего автора «Рублева» и «Зеркала», но уже из «Попытки к бегству» Андрей Арсеньевич сумел бы сделать великолепное кино. А он читал эту повесть именно тогда, когда она вышла. Он вообще всегда интересовался хорошей фантастикой, и у Стругацких читал просто все, что выходило. Да и общих знакомых было много, так что странно, даже очень странно, что они не познакомились раньше... Ведь и Стругацкие тоже интересовались хорошим кино, понимали в нем толк, и фильмы Андрея смотрели все.
Еще в октябре 65-го Аркадий Стругацкий где-то вычитал или услышал, что «Солярисом» займется Тарковский, тот самый, что снял «Иваново детство», а через год он вспомнил об этом по совершенно конкретному поводу, когда ему с братом поручили статью для «Советского экрана»: «Уточни, где было опубликовано сообщение о том, что Тарковский ставит “Солярис”. Если найдешь такое упоминание в печати (кажется, это в “Сов. экране”), тогда вставь фамилию Тарковского. Не найдешь — не вставляй[1]. Говорят, Сытин заявил: “Этот фильм мы, конечно, не пропустим”».
Виктор Сытин — это был такой старый советский фантаст казанцевского толка, писатель — никакой, но с огромным самомнением. Разумеется, он не был наделен полномочиями не пропускать что-то, тем более в кино, но, как незабвенный Лавр Федотович Вунюков, имел обыкновение вещать от имени народа. С «Солярисом» Сытин как раз промахнулся: именно этот фильм стал для Тарковского самым коммерчески успешным и самым политически благополучным. А вот на предыдущий — «Страсти по Андрею» — свой унтер Пришибеев нашелся и не пущал фильм на экраны целых пять лет, почти до завершения «Соляриса». И на следующую его картину — «Зеркало» — тоже обрушился гнев власть предержащих. У больших художников легких судеб не бывает. Да и по времени все очень трогательно совпадало. 1966-й. Когда на Стругацких сочинили докладную записку в ЦК, тогда и на Тарковского поступил сигнал оттуда же — остановите, мол, этого безумца, снял два фильма — пусть отдохнет немножко. Так они и двигались параллельным курсом, правда, тогда еще вряд ли думали о совместной работе, но когда вышел «Солярис»...
Аркадий Стругацкий познакомился с Тарковским в июне 1972-го.
Об этом записано в дневнике буквально следующее: «6.06.72. ... Обедал в ЦДЛ [...] В зале встретился с Андреем Тарковским, он подошел ко мне после того, как мы долго бросали друг на друга нерешительные взгляды через весь зал. Очень мило перекинулись любезностями, он пообещал пригласить меня на просмотр в “Мосфильм”».
Вот после этого и был «Солярис».
«Фильм понравился нам обоим, — вспоминает Борис Стругацкий. — Резкие отзывы пана Станислава мы, в общем, понимали, но отнюдь не одобряли: отклонения от романа (которые так раздражали Лема) казались нам и интересными, и удачными, и вполне уместными. Но, разумеется, оба мы считали, что “Рублев” получился у Тарковского сильнее. Значительно сильнее. Причем более всего в “Солярисе” нас раздражала как раз и именно “фантастика”: картон, залипуха, утрата правдоподобия. Мы не так уж много говорили об этом, но все эти соображения понадобились нам потом, когда мы по поводу “Сталкера” всячески убеждали Тарковского: “Меньше фантастики, как можно меньше... и еще меньше. Только дух, аура, но ничего реально фантастического в кадре”. Впрочем, если верить разнообразным воспоминаниям, мы были в этой борьбе не одиноки».
Резковатое, однако, мнение об одном из шедевров мировой кинофантастики. Но... Стругацкие имели на это право. Став с годами профессиональным фантастом, я тоже вполне понимаю теперь Бориса Стругацкого. Только уж слишком сильна память о том детском и юношеском восприятии фильма.
На мой тогдашний взгляд, не было там ни картона, ни залипухи, а был восхитительно достоверный мир будущего и невероятный, сокрушающий эмоциональный удар. «Солярис» стал первым увиденным мною фильмом Тарковского, и просто ничего более сильного видеть до этого не приходилось.
Ну а если подойти ко всему строго, то да, конечно, и в «Рублеве» какой-нибудь историк, крупный специалист по русской медиевистике обязательно анахронизмов и неточностей наковыряет. Я даже помню такие разговоры.
Но это все от лукавого. Это называется алгеброй гармонию поверять.
Лучше двинемся дальше по хронологии событий.
В октябрьском номере «Авроры» за 1972 год закончилась публикация «Пикника на обочине». Те, кому небезразличны были Стругацкие, все их новые публикации читали сразу, как только могли достать. Тарковский, правда, снимал «Зеркало», и было ему немножечко не до того. «Пикник» прочел Валерий Харченко, будущий кинорежиссер, а тогда ассистент Андрея Арсеньевича. Валера пришел в полный восторг и сразу после Нового года поделился с Андреем: «Глянь, какая замечательная история, по-моему, отличное кино может получиться». Андрей прочел быстро и тут же согласился. 26 января 1973 года он сделал запись в своем дневнике, впоследствии названном «Мартирологом», то есть повествованием о мученике за веру: «Я только что прочел фантастическую повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине“ — из нее может получиться замечательный сценарий»[2].
Новый замысел западает в душу режиссера. Но у Тарковского все не быстро. Идея должна отлежаться.
Из переписки Стругацких.
А.С. 04.10.74. «Был вызван в Сценарную студию. Было объявлено, что Тарковский связался с ними на предмет экранизации ПнО[3], а так как экранизации Сценарная студия не делает, то он договорился составить совместно с нами заявку без упоминания названия. Ему дали мой телефон (это было вчера), он должен мне позвонить, и мы, встретившись, обговорим все подробно».
Б.С. 09.10.74. «Меня очень заинтересовало твое сообщение по поводу Тарковского. Если это выгорит, то это будет настоящее дело, которым и заняться надо будет по-настоящему. Пожалуйста, держи меня в курсе. Я не совсем понимаю, как можно обойти запрет экранизаций, хотя чуйствую, что это возможно. (Что-нибудь вроде “по мотивам повести... или повестей...”) Между прочим, если с ПнО не выгорит, предложим Тарковскому зМЛдКС[4]. По-моему, это его вполне может удовлетворить. В общем, держи меня в курсе».
Б.С. 16.10.74. «Очень интересуюсь знать, как там дела с Тарковским».
Любопытно привести здесь два фрагмента «Мартиролога» из подборки, впервые опубликованной на русском два года назад в «Новой газете». Подготовила их Марианна Чугунова — ассистент Тарковского, работавшая с ним со времен «Андрея Рублева» и до последнего отъезда режиссера в Италию, человек, которому он полностью доверял. Что характерно, фрагменты эти не попали в английское издание[5].
О том, как составлялись зарубежные издания дневников, мы еще поговорим позже. Итак, слово Андрею Арсеньевичу:
«6 января 1975 года, понедельник
Написал письмо Ермашу, в котором прошу его немедленно решать вопрос о моей дальнейшей работе. Я имел в виду одно из двух: “Идиот” или фильм о Достоевском. Скорее всего, он откажет, тогда я напишу ему еще одно письмо с заявками (параллельно со Студией) на “Смерть Ивана Ильича” и “Пикник”. Только надо будет утрясти вопрос со Стругацкими.
Сегодня пурга. За ночь, должно быть, все заметет. Завтра Рождество».
7 января 1975 года, вторник
Чем-то мое желание делать “Пикник” похоже на состояние перед “Солярисом”. Уже теперь я могу понять причину. Это чувство связано с возможностью легально коснуться трансцендентного. Причем речь идет не о так называемом “экспериментальном” кино, а о нормальном, традиционном, развивавшемся эволюционно.
В “Солярисе” эта проблема решена не была. Там с трудом удалось организовать сюжет и поставить несколько вопросов.
Мне же хочется гремучего сплава — эмоционального, замешанного на простых и полноценных чувствах рассказа о себе — с тенденцией поднять несколько философско-этических вопросов, связанных со смыслом жизни.
Успех “Зеркала” меня лишний раз убедил в правильности догадки, которую я связывал с проблемой важности личного эмоционального опыта при рассказе с экрана.
Может быть, кино — самое личное искусство, самое интимное. Только интимная авторская правда в кино сложится для зрителя в убедительный аргумент при восприятии»[6].
То есть к началу 75-го режиссер уже считает этот замысел своим, он уже сроднился с «Пикником». Меж тем первый вариант написан был Стругацкими не для Андрея, а для Георгия (Тито) Калатозишвили, который, не будучи знаком с писателями, просил Тарковского вместе с авторами повести сделать для него этот сценарий. Сам же Андрей выступает пока соавтором сценария и, как он говорит Аркадию при встрече, художественным руководителем. На что тот ему прямо отвечает, что они с братом предпочли бы видеть режиссером его самого, а не Тито.
Самая первая киноверсия «Пикника» готова уже к февралю. Перед отъездом в санаторий Аркадий Стругацкий записывает в дневнике, что сценарий, оказывается, будут утверждать в Госкино (очень странно, что для него это откровение — без ведома Госкино с конца 20-х годов не запускался в СССР ни один сценарий), и добавляет эмоционально: «Сволочи».
И наконец уже после возвращения Стругацкого из Кисловодска появляется запись у Тарковского:
«27 марта, четверг
Ездил к Аркадию Стругацкому. Он очень рад, что я хочу делать “Пикник”. Возможны три варианта сценария, одинаково перспективных»[7].
Впрочем, это еще не означает, что вопрос с режиссером решен окончательно. Весь 75-й год Тарковский занимается несколькими делами сразу: помимо «Пикника» пишет сценарий по «Ариэлю» Беляева под названием «Светлый ветер» — специально для Валерия Ахадова, ездит по стране с показами «Зеркала», зарабатывая на жизнь, а также очень много сил и времени отдает пробиванию постановки «Гамлета» на сцене «Ленкома» — это его первый и очень желанный театральный опыт.
События развиваются следующим образом. В конце апреля Аркадий Стругацкий пишет заявку, согласовывает с Тарковским ее текст и начинает гоняться за одним из неуловимых мосфильмовских начальников — тогдашним главредом Василием Ивановичем Соловьевым, так как сценарий оформляется исключительно на Стругацких по чисто практическим соображениям: Андрей не хочет платить алименты со своей доли, а его доля — это треть гонорара по устной договоренности с соавторами.
14 мая приезжает в Москву Борис Стругацкий, главным образом именно ради встречи с Тарковским, 15-го они познакомятся, а 17-го Борис уедет обратно.
Тарковский прокомментирует эту встречу в своем «Мартирологе» 3 июня, уже будучи в Мясном (деревне в Рязанской области, где Тарковские купили старый дом и пытались ремонтировать его своими силами): «Вот мы все и согласовали со Стругацкими по «Пикнику». Видел Бориса. В отличие от Аркадия, он считает не зазорным продемонстрировать, что умен. Чувствуется, именно он в дуэте идеолог. Аркадий же трудяга и рубаха-парень. Однако не так все просто»[8].
На все лето и до сентября включительно наступает затишье. Андрей — в деревне, Аркадий — в Москве, потом в Киеве, Борис — у себя в Ленинграде или мотается с друзьями по Прибалтике.
В октябре Аркадия Стругацкого очень активно зазывают на конференцию по международной программе CETI (Communication with Extra-Terrestrial Intelligence — «Связь с внеземным разумом»), которая должна состояться в Ставропольской астрофизической обсерватории в станице Зеленчукской. О, как романтично отправиться в путешествие по местам боевой славы Бориса! Вспомнить 60-й год, Северный Кавказ и Большой телескоп, для которого молодой астроном так долго искал место, а поставили агрегат именно в этой Зеленчукской. Но самое замечательное то, что приглашение на конференцию присылают и Тарковскому тоже — его уже записали в первые наши кинофантасты. Можно смеяться. А можно и гордиться. Скептически настроенный Борис немного удивляется серьезным намерениям Аркадия ввязаться в этот научный диспут, и он выдает на всякий случай брату свои пожелания:
«Выступая, не увлекайся, будь сдержан и в меру ироничен. Ничего не утверждай, все излагай в сослагательном наклонении. Помни, что они там — профессионалы, а ты — дилетант, аматёр, так сказать. Имей в виду, что там будут присутствовать очень, по слухам, ядовитые и ехидные люди, вроде Шкловского или Озерного, им палец в рот не клади, да и далеко не все ученые настроены к нам доброжелательно. Поэтому постарайся не говорить ничего такого, чего не мог бы немедленно при необходимости обосновать. Основа, конечно, наша старая: скорее всего, никакого иного Разума — во всяком случае, в человеческом понимании этого слова — во Вселенной нет. И рисковать не имеет никакого смысла. В лучшем случае, наш сигнал — это глас вопиющего в пустыне, а в худшем будет с нами, как с елочкой, которая высокая и стройная в лесу себе росла, а после много-много радостей детишкам принесла. Дуй до горы! Но если Тарковский не поедет, то лучше и ты не езжай. К тому два соображения: а) польза рекламы, б) если Тарковский поедет, то ты заведомо будешь не самым смешным в этой банде ядовитых умников и сухих ненавистников любой фантазии. Такие вот будут мои тебе заветы».
Тарковский в итоге откажется ехать. Аркадий Стругацкий будет некоторое время собираться все равно — видно, очень хотелось ему пообщаться с безумными контактерами и фанатами НЛО. Но в итоге и у него поездка сорвется.
Андрей все сидит в своей деревне и оттуда пишет письма с призывом поскорее начать работу над «Пикником».
Борис Стругацкий корректирует:
«Работа с Тарковским, конечно, дело святое, но это же все пока на соплях!
А СЗоД[9] и наша прямая обязанность, и дело также святое, и зависит только от нас».
Аркадий откликается:
«Дело еще и в том, что я больше не верю в затею с Тарковским. Он надолго погиб во мнении начальства: Ермаш получил за “Зеркало” выговор и таким образом освободился от всякого чувства вины перед Андреем. Конечно, надежды терять не следует, но все это явно откладывается в долгий ящик».
Однако проходит всего два месяца, и новая встреча с режиссером переводит процесс в решающую стадию. 19 и 20 декабря появляются записи в рабочем дневнике Стругацких:
«Тарковский. Человек = животное + разум. Есть еще что-то: душа, дух (мораль, нравственность). Истинно великое м. б. бессмысленным и нелепым — Христос.
Видение их желаний (последствия): Стервятник — покушение на диктатора.
Ред — соблазнение дочки наркоманом. Ученый — дрожка».
Это уже зачатки серьезных размышлений о будущем фильме. А главное, решение принято — договор будет очень скоро подписан, а режиссером обещает быть сам Андрей. И прямо с января Стругацкие начинают очень плотно работать на Тарковского. Собственно, на весь 76-й это становится их главным делом.
Уже к 1 февраля получен аванс и написан совсем новый сценарий. Вот подробный комментарий Аркадия Стругацкого:
«Тарковский прочитал. Пришел, получил от меня деньги и выразил «ФЕ». Понять его было чрезвычайно трудно, однако смысл его претензий в следующем:
А) Ему не надо, чтобы был атомный взрыв. Гл. обр. потому, что а) это значит, что ученый вышел с заранее обдуманным намерением и оное претворил в жизнь, пронеся идею невредимой и неизменной через всю Зону; вот если бы он вышел с этой идеей и в ходе перехода ее изменил, тогда другое дело (или если бы он вышел с другой идеей, а в конце пришел к выводу о взрыве, тогда тоже другое дело); б) Зону вообще не надо взрывать (я сказал ему, что речь идет о Машине желаний, но он возразил, что это все равно), ибо она, Зона, есть квинтэссенция нашей жизни. Тут, естественно, у меня глаза на лоб полезли.
Б) Для него сценарий очень пестр, его надо ускучнять. Больше всего ему понравился телефонный разговор (только содержание должно быть другое) и сцена, где двое спят, а один на них смотрит. Эту сцену (сна) он хочет сделать очень длинной.
Впрочем, ближайшее его действие будет: утвердить это на худсовете как первый вариант, а потом все обсудить заново и дать нам конкретные указания. На чем и порешили. Этим он будет заниматься сам».
В этом месте любопытно начать подсчет вариантов. То, что Аркадий Стругацкий здесь условно называет первым, на самом деле уже второй. Дальше мы наверняка собьемся. Борис Стругацкий, например, насчитывал девять вариантов, Евгений Цымбал — ассистент по реквизиту и некоторое время второй режиссер на «Сталкере» — десять, Аркадий Стругацкий — одиннадцать.
Но больше всех — двенадцать или тринадцать — насчитала Марианна Чугунова, кроме своей основной работы — ассистента по актерам — многие годы добровольно выполнявшая обязанности секретаря Тарковского и находившаяся в курсе всех его дел. Эту цифру, пожалуй, можно считать наиболее верной.
В 1976-м Стругацкие рассказывают всем друзьям, как они дико вкалывают над сценарием без видимой надежды на окончательный успех. Да, деньги пока дают, но тут работа не только и не столько за деньги, тут уже дело чести, тут уже азарт появляется и гордость — за то, что посягнули на нечто такое...
А на всякие немыслимые претензии Андрея Тарковского Борис Стругацкий, например, реагирует лаконично и мудро:
«Ну, что тут скажешь? Гений, он гений и есть. Надобно потрафлять, я понимаю. [...] Ты уж, брат, терпи. Такая наша в данном случае доля».
Меж тем пока Стругацкие пашут, света белого не видя, ситуация совсем не так безоблачна. Не со стороны гения, а со стороны ненавидящих его чиновников. Начались бесконечные проволочки с подписанием фильма в производство. Того и гляди — вообще всё остановят. И тогда по хорошо известной в стране советов методе Тарковский пишет письмо на съезд партии о том, что ему не дают работать. Марианна Чугунова отправляет его с Центрального телеграфа как заказное письмо с уведомлением о вручении. Ну повезло «Сталкеру», что так совпало! Хоть в чем-то, хоть один раз, а повезло. XXV съезд КПСС открывается 24 февраля. И уже через несколько дней звонят Чугуновой из приемной Николая Трофимовича Сизова — генерального директора «Мосфильма» — и просят, чтобы она немедленно сбегала к Тарковскому домой (у него в новой квартире на Мосфильмовской тогда еще не было телефона), потому что его срочно вызывают в Госкино. Сам председатель Филипп Тимофеевич Ермаш сказал: «Мы вас запускаем. Но с чем? Что у вас есть?» А у него из готового к работе в это время был только «Светлый ветер», о котором те категорически слышать не хотели, и сценарий Стругацких — он назывался тогда «Машина желаний».
Вот так и запустили «Сталкера».
В разговоре с Ермашом был и другой любопытный нюанс. Там рассматривались еще два варианта: «Идиот» — давняя мечта Тарковского и «Уход Толстого» (к 150-летию Льва Николаевича). Когда остановились на «Машине желаний», Ермаш предупредил: «Имейте в виду, что Стругацкие — сложные люди. В сценарии для детской киностудии (имелся в виду “Бойцовый Кот”) они протаскивали сионистскую идею о том, что все евреи должны вернуться к себе на родину и воевать за ее интересы». Вот так. Ни больше, и меньше. Тарковский сдержал эмоции. Все было слишком серьезно для него. Вроде впрямую на него еще баллон не катили. У Ермаша еще не было личной ненависти к Андрею (это пришло года через полтора, после главных скандалов на «Сталкере»), но как усердный и опытный чиновник, сталкиваясь с такой литературно-артистической гнилой интеллигенцией, он по привычке притормаживал до получения официального письма сверху. Решения принимались в ЦК, а за их провал отвечали в министерствах. Вот и не торопились ничего подписывать Филипп Ермаш и его главред Даль Орлов, но за Андрея выступал Сизов, по слухам, копающий под Ермаша. Поэтому игра стоила свеч, съезд подвернулся вовремя, и теперь надо было не уступать занятых позиций.
Итак, задача стала куда более практической, а требования Тарковского оставались все такими же расплывчатыми и зыбкими, и Борис Стругацкий в какой-то момент взмолился: «Пусть он изложит на бумаге ну хотя бы план сценария, как он его видит. Если все опять ограничится разговорами, мы не сможем действовать последовательными приближениями. А ведь нужно, грубо говоря, чтобы в первом варианте было, скажем, две подходящие сцены, во втором — пять, в третьем — десять и т.д. Попробуй убедить его взять в ручки перышко и перышком по бумажечке тяп-тяп-тяпоньки и чего-нибудь натяпать. И у него станет в голове яснее, и у нас».
Насколько известно, убедить так и не удалось. Однако третий вариант «Машины желаний» был закончен к концу марта. Приехала Марианна Чугунова и забрала его.
На апрель и май возникла пауза, связанная с подбором и формированием съемочной группы, и Стругацкие могли себе позволить вернуться к работе над «Жуком в муравейнике» в Ленинграде.
Дальше Аркадий Натанович, судя по дневнику, занимался всякими мелочами: рецензии, заявки, письма по начальству, сочинял пьесу «Без оружия» (инсценировку «Трудно быть богом»). И неустанно встречался с Тарковским. А Борис Натанович пребывал в том же режиме с поправкой на свой специфический летний отдых.
В начале апреля Аркадий Стругацкий пишет буквально следующее:
«Андрюшка болеет, но бодр и весел. Больше возиться с литературным сценарием не желает, ввернул в текст “временную петлю” в качестве “собаки” для бюджета и сам послал на машинку. За шесть часов беседы два раза принимал решение сам играть роль Алана и два раза кричал, что ему не под силу быть одновременно режиссером и играть главную роль. В общем, оптимистичен. Познакомил меня с Солоницыным (?), игравшим Андрея Рублева, будет у нас писателем. Расписывал его в этой роли, а бедняга Солоницын сидел и хлопал глазами, ибо понятия не имел, о чем идет речь — сценария не читал и вообще ничего не знает».
16 апреля, в пятницу, Андрей у Ермаша. Наконец решены все основные вопросы: сценарий утвержден, Стругацким не только выписали очередную часть гонорара, но и определили на зарплату на подготовительный период (три месяца) для работы над режиссерским сценарием — по 150 рублей в месяц, между прочим, не такие плохие деньги. С этой информацией Андрей ввалился к Аркадию часа в три пополудни и при активной поддержке Елены Ильиничны добрые новости отмечались обильными возлияниями с хорошей закуской часов до десяти вечера. Андрей все порывался уйти, однако с каждым часом все меньше оставалось шансов на то, что его появление порадует жену Ларису. В конце-то концов, от Вернадского до Мосфильмовской ехать всего ничего, тем более на такси... А повод был более чем достойный — эту дату можно считать еще одним днем рождения «Сталкера», так как именно 16 апреля Андрей согласовал с Аркадием новое название. Диалог состоялся примерно такой (в устном изложении Стругацкого):
«Я, — говорит, — придумал грандиозное название, всем будет понятно!» — «Какое?» — «Сталкер!» «Серьезно? — говорю. — В чем же его грандиозность? В том, что зрители поймут?» «Зрителю плевать. Зрители все равно дураки, — непочтительно отозвался он, — но прочитают киноафишу и подумают: «Вот идет хороший боевик. “Сталкер”! Так оно и будет — “Сталкер”!» — Потом спохватился и спросил: — «Вы-то согласны?» Я говорю: «А нам наплевать...»
И еще одна забавная деталь того дня: заместитель Ермаша Павленок, по общему кинематографическому мнению, гораздо больший мракобес, чем сам Ермаш, на прощание взял Андрея под руку и публично объявил, что Стругацкие наконец прочно входят в советское кино. Ну как было не выпить за такое!
Обещанные деньги заплатят только в конце лета, на жалованье сценаристов зачислят вообще с октября, зато у Стругацких будет время подумать. И Борис резонно предложит оформлять договор на каждого в отдельности. Они при этом меньше теряют на подоходном налоге, прогрессивном по тогдашнему закону, а сумма-то общая немаленькая — шесть тысяч.
Кстати, коли уж мы заговорили о деньгах, забежим немного вперед и закроем эту тему. Говоря по совести, сценарий, во всем множестве его вариантов писали «перышком по бумажечке», безусловно, Стругацкие. Вдвоем. Андрей при всем нашем уважении и восхищении его гением, фактически до начала съемок написал там считанные строчки, ограничиваясь в основном бесконечными вычеркиваниями. И только очень много слов говорил, всякий раз разных, чем не только не помогал, но, безусловно, и мешал созданию сколько-нибудь завершенного варианта. Так что году к 80-му под окончательный расчет по уже двухсерийному фильму Борис в состоянии крайнего утомления заметит Аркадию, что как-то и не совсем понятно, где тут теперь доля Андрея. И будет, в общем, прав. Однако Аркадий сочтет невозможным менять правила игры и предложит всю долю Тарковского вычесть из его половины, если брат не согласен. Конечно, Борис отрулит назад, на чем история и закончится. О ней, быть может, и рассказывать не стоило бы, если бы не одно обстоятельство. В 1977-м во время съемок жена Андрея Лариса Павловна, невзлюбившая за что-то Аркадия Стругацкого (справедливости ради скажем, что она точно так же невзлюбила практически и всех остальных участников съемочной группы, за исключением двух-трех особо приближенных), спросила Андрея, почему это у него только треть сценарной доли, а не половина? Ведь братья Стругацкие — это один автор. Человека два, а писатель один — не платят же им двойные гонорары в издательствах. Аргумент был хитрый и вызвал большое напряжение в отношениях между Аркадием Стругацким и Тарковским. Но тогда Андрей сумел не поругаться с ним, несмотря на жесткий прессинг со стороны Ларисы Павловны. Разделение гонорара осталось, разумеется, прежним. Но как же люто возненавидела она Аркадия после этого!
Вернемся в 1976-й. Летом Андрей уехал в Среднюю Азию — искать натуру — и нашел потрясающее место. В Таджикистане, но немного ближе к Ташкенту, чем к Душанбе, — маленький город Исфара в Ферганской долине и лунный пейзаж вокруг него. Привез множество фотографий, и они с Аркадием вместе набрасывали маршрут Сталкера.
В июле еще предполагалось, что съемки начнутся в октябре. Тогда же возникают первые, по-настоящему конкретные пожелания Тарковского.
В почти стенографической записи Аркадия Стругацкого можно видеть, насколько они близки (местами) к будущему фильму:
«1. Обыденность и “ненужность” (для сталкера) жены в 1-й сцене. Игнорирование?
2. Как выразить, что сталкер на этот раз не профессионал, не преступник, а идет в Зону с мольбой?
3. Как и куда вставить информационную часть? Игнорировать!
4. Идея о цели существования человечества: здание искусства.
5. Стихи должны быть хорошими, но ни к селу ни к городу.
6. Туман при проезде через шлагбаум.
7. Уточнить мотивации профессора: отказ от взрывания Зоны. Профессор ужасается, что берет на себя функции бога: своей волей уничтожить последние надежды миллионов людей.
8. Финальная сцена: счастье не так добывается. После Зоны я стал лучше и больше не пойду.
9. Сцена, когда сталкер отказывается идти к Машине желаний.
10. Грозное чудо в начале маршрута, чтобы осведомить зрителя об ужасах. И где-то приятная странность: во время отдыха — солнце, жара, и вдруг рядом сугроб — он тает.
11. Вместо Золотого Круга (символ) — место, где исполняются желания, найти название места. Нужно визуально описать место, где сбываются желания. Снег, хлеба, женщины?
12. Найти способ без танков сохранить разговор об “углублении”.
13. В разговоре писателя со сталкером и профессором — поливание науки.
14. Причина, почему остался писатель. Устал! И никаких домов».
В письме брату Аркадий Стругацкий еще подчеркнет отдельно, что не нравится Тарковскому атомная мина, но тут же и добавит: уступать нельзя.
Вот любопытная маленькая иллюстрация примерно к этому периоду работы над сценарием. Вспоминает Мариан Ткачев:
«Натаныч как-то позвонил: приезжай, будет Андрей, мы тут закончили сценарий, надо это отметить. Я приехал. Все знают, что Тарковский был уникально необязателен. Натаныч уже думал, что-нибудь случилось, и тут он явился, поцеловались, Натаныч достал папку, тот небрежно так открыл, полистал, бросил на диван и сказал: ну, теперь это надо выкинуть и снимать кино. Выражение лица у Натаныча было такое, какого я больше никогда не видел, при всем при том, что он был человек бывалый. Но в итоге они остались довольны. “Сталкер” — замечательный фильм.
И все-таки мне очень жалко книгу...»
Осенью Андрей Тарковский, не торопится возвращаться в Москву из Мясного, так как, жутко опаздывая по срокам, лихорадочно работает там над сценарием «Гофманианы», и ходят слухи, что он начнет снимать только с января. Так оно и случится.
Борис Стругацкий реагирует бодро:
«И даже неплохо, что А.Т. собирается снимать с января. Значит, до января у нас есть возможность раза три встретиться по 10 дней за раз и накатать повестуху».
Тарковский уезжает в октябре в Таллин по совершенно другим делам, но это будет как знак судьбы. Не позднее 5 октября Марианна Чугунова привозит Аркадию Стругацкому фотографии трех основных актеров: Сталкера — Кайдановского, Профессора — Гринько и Писателя — Солоницына, чтобы они писали очередной вариант сценария, ориентируясь уже на конкретных людей.
И так до самого конца года они продолжают обсуждать поправки к сценарию и схему возможной своей работы на съемках — с дежурствами по очереди или как-то иначе, — обсуждают еще и публикацию сценария в «Искусстве кино», от которой в итоге отказываются: не надо до — только после фильма!
21 октября Тарковский записывает вполне определенно:
«Планирую запускаться со “Сталкером” 26 января. [...] Вчера был у меня Аркадий С. Доделали сценарий почти до конца»[10].
Боже, какой это вариант?! Но ключевое слово — почти.
10 ноября — еще одна запись, несколько неожиданная:
«Что надо сделать в Москве:
1. Написать план сценария и послать его Стругацким в Ленинград. Получил письмо от Аркадия. У меня такое ощущение, что он ленится...»[11]
Никто, конечно, не ленился, просто Стругацкие безумно устали от бесконечных переделок и невразумительности режиссерского видения фильма. Успел устать и Тарковский. От жизненной суеты, редакторского занудства и бюрократических проволочек. А впереди ему еще предстоял съемочный период.
И какой!
Ну что же, с Новым годом, дорогие товарищи? Прежде чем поздравить друг друга, братья отправятся в Комарово с намерением все-таки поработать над «повестухой», однако, созвонившись с Тарковским, вынуждены будут писать очередное дополнение к сценарию, каковое и закончат торжественно 19 декабря.
Страна в этот день не менее торжественно отмечает 70-летний юбилей «лично товарища» Л. И. Брежнева.
А Стругацкие просто делают выдох и все-таки готовятся встречать новый и очень важный для них год — первый год съемок «Сталкера».
В самом начале 1977-го Аркадий Стругацкий пишет:
«3 января. Тарковский болен, мы не виделись, следственно, сценария он еще не читал».
И наконец после долгого перерыва:
«21 февраля. 15-го Тарковский начал съемки. Павильон, сцена самая первая, с женой сталкера. [...] С Зоной имеет место неприятность: в том районе как на грех имело место землетрясение в 9 баллов и все основательно напортило и разрушило. Тарковский пока в нерешительности, что делать: искать ли новую Зону или посмотреть, как сгладятся последствия на старой».
Исфара-Баткентское землетрясение 31 января 1977 года было весьма серьезным, с человеческими жертвами, но, по мнению Георгия Рерберга, главного оператора, работавшего на первом «Сталкере», а до того на «Зеркале», стихийное бедствие не испугало бы Тарковского — следы разрушений могли пойти лишь на пользу картине, хоть и создавали массу технических и бытовых сложностей для съемочной группы. Ему просто не очень нравилась эта натура сама по себе, его все время тянуло куда-то в среднюю полосу — к зелени, к воде, к траве. В итоге Исфара отпала по чисто бытовым причинам — после землетрясения там некуда было поселить съемочную группу. Сроки начала съемок были отодвинуты на три месяца — до 15 мая. Стали искать альтернативу. Кроме Исфары смотрели еще Крым, Кобустан в Азербайджане (вместо лунного пейзажа — марсианский, как сказал Цымбал, но там также было совершенно негде жить) и, наконец, окраину Запорожья — шлаковые отвалы металлургического завода, жутковатые и притягательные в своем мрачном унынии.
Натуру выбирают очень долго — конец февраля, весь март, большую часть апреля. Сам Тарковский, занятый репетициями в «Ленкоме», уезжает на поиски лишь в середине апреля. И только к концу месяца, когда реальными стали перспектива консервации картины или перенос съемок на следующий год, выбор был сделан. Андрей успевает параллельно заниматься какими-то другими делами. Например, из письма Аркадия Стругацкого от 13 марта мы с удивлением узнаем, что Тарковский рекомендует ему уговорить Григория Кроманова снимать «Отель “У погибшего альпиниста”» на «Мосфильме», а с «Таллинфильмом» он, дескать, разберется сам. Выходит, на определенном этапе Тарковский имел некое отношение и к этой картине.
В общем, все дороги ведут в Эстонию, и когда там, в окрестностях Таллина Георгий Рерберг, в некоторой растерянности обходя большую территорию пионерского лагеря (хорошее соседство), наткнется на заброшенную электростанцию, точка будет поставлена: идеальное (вроде бы) сочетание привычной и любимой природы с мрачноватой потусторонностью. Вот только сценарий!.. Какой там вариант? Шестой? Восьмой? Сценарий снова поплывет. Не на такую натуру он был написан.
7 мая Андрей Арсеньевич с Евгением Цымбалом и Марианной Чугуновой выехали в Таллин. Через несколько дней подтянутся остальные. Съемки начнутся 20 мая и продолжатся до конца месяца. Затем — первый материал, первая остановка, первые оргвыводы...
Съемки эти сами по себе были куда фантастичнее сценария и фильма. Это был сплошной праздник, и это была непрерывная мука, неимоверное испытание, это было средоточие всевозможных катастроф и череда волшебных откровений. Рассказать об этом на нескольких страницах все равно не получится, читайте лучше книгу «Рождение “Сталкера”», которую пишет Евгений Цымбал. Сегодня он знает об этом фильме больше, чем кто-нибудь, исключая, пожалуй, только Марианну Чугунову. Потому что сам участвовал в съемках и много лет собирает всю информацию, имеющую отношение к «Сталкеру».
А здесь — лишь несколько эпизодов глазами братьев Стругацких.
18 мая Аркадий отправил очередной вариант сценария с уезжающим в Таллин Анатолием Солоницыным, уверенный, что съемки там уже идут. На деле они начались двумя днями позже и продолжались десять дней. После просмотра отснятого материала Тарковский заявил, что все снятое — брак, и уехал в Москву разбираться с его причинами.
А в это время, в самом начале июня, Борис Стругацкий, путешествующий вместе с друзьями по Эстонии на двух машинах, не без труда, всеми правдами и неправдами нашел-таки по описаниям поселок Ягала, ближайший к месту съемок, укрывшийся в глубине погранзоны, что начинается от поворота к морю на 27-м километре Ленинградского шоссе, и знаменитую натуру буквально метрах в трехстах от поселка увидеть удалось. Но, ко всеобщему великому сожалению, помимо натуры была там лишь полная и удручающая пустота. Местное начальство, бывшее слегка в курсе, объяснило, что как проявили отснятое, так и выяснилось, что камера выдает брак. Поэтому творцы уехали в Москву выяснять причины брака и камеру чинить... А вся группа, за исключением двух-трех человек, получив выходные после двух недель безостановочной работы, отдыхала в городе. Ну, побродил писатель с друзьями по красивому и страшноватому месту, пофотографировались они вдосталь, да и покатили восвояси не солоно хлебавши.
В июле на съемках начинает работать практикантом Константин Лопушанский. В течение семестра он слушал лекции Тарковского по режиссуре на Высших курсах, и для него именно эти съемки стали главной школой кино на всю жизнь. По его словам, был такой эпизод: подъезжает на площадку такси, и выходят из него братья Стругацкие, оба. Живые кумиры. Лопушанский аж замер от восторга, именно тогда он понял, что обязательно сделает хотя бы один фильм по их книге. Никакого внятного общения между ними в тот раз не произошло, а теперь уже невозможно установить, кто в действительности приехал на натурную площадку вместе с Аркадием Натановичем. И то, что Лопушанский видел двоих Стругацких, мы бы, конечно, с удовольствием списали на проделки Зоны, если б не знали уже, что со Стругацкими такое случалось постоянно. Они просто таскали Зону повсюду за собой.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1]Упоминания в той статье не было. — А. С.
[2]Здесь и далее я закавычиваю цитаты из дневника Андрея Тарковского, хотя формально не имею права делать это, так как цитаты приводятся в лучшем случае по книгам третьих авторов, а в худшем — и вовсе в обратном переводе с английского. К сожалению, текст оригинала по-прежнему недоступен для публикации и неизвестно даже, сохранился ли он до сей поры вообще. — А. С. [Как известно, текст «Мартиролога» (хотя и далеко не полный) всё же вышел по-русски в 2008 г. Здесь и далее приводим соотв. цитаты по этому изданию. — Г. Кремнев. С. 81: «Прочитал только что научно-фантаст. повесть Стругацких “Пикник у обочины” [sic!]. Тоже можно было бы сделать лихой сценарий для кого-нибудь.»]
[3]Здесь и далее подобные аббревиатуры — названия произведений братьев Стругацких. — А. С.
[4]«За миллиард лет до конца света». — Г. К.
[5]Tarkovsky Andrew. Time Within Time. The Diaries 1970-1986. London; Boston. First published in G.B. 1994, Copyrigt Verlag Ullstein GmbH, Frankfurt am Mein/Berlin, 1989. English version — Seagull Books Private Ltd., Calcutta, 1991 / Translated from Russian by Kitty Hunter-Blair. — А. С.
[6]См. «Новая газета» от 16.01.2006. — Г. К.
[7]См. «Мартиролог». С. 135: «Был у Аркадия Стругацкого. Он очень рад, что я хочу ставить “Пикник”. Сценарий — на паритетных началах — втроем.» — Г. К.
[8]См. «Мартиролог». С. 138: «Договорился со Стругацкими насчет “Пикника”. Познакомился с Борисом. Он тоже милый, но умничает, не в пример Аркадию. Он, видимо, идеолог. Аркадий же рабочий и симпатяга. Хотя здесь тоже не так уж просто.» — Г. К.
[9]То есть «Стояли звери около двери» — будущий «Жук в муравейнике». — А. С.
[10]См. «Мартиролог». С. 164 (запись от 20 октября): «Снимать “Сталкера” буду с 26 января. [...] Вчера был Аркадий Стругацкий. Мы почти до самого конца придумали сценарий.» — Г. К.
[11]См. «Мартиролог». С. 165 (Мясное): «В Москве много дел:
1. Написать план сценария и послать Стругацким в Ленинград. Аркадию письмо. Мне показалось, что они бездельничают.» — Г. К.
|
