|
|
Тексты » Хроники «Сталкера» » Аркадий и Борис Стругацкие. Сценарий «Машина желаний» (начало)
Аркадий и Борис Стругацкие. Сценарий «Машина желаний» (начало)
Отвратительно резкий звонок будильника.
В комнате темно, только каждую секунду озаряется мертвенным синим светом далекой неоновой рекламы прямоугольник окна.
Звонок обрывается, и сейчас же вспыхивает неяркий огонёк ночника.
Угрюмый мужчина отбрасывает одеяло, и садится в постели, свешивает ноги и ожесточённо обеими руками чешет взлохмаченные волосы. Неожиданно лёгким скользящим движением отделяется от постели и оказывается у окна.
Оглядывает небо, улицу — неоновый свет равномерно выхватывает из полутьмы и гасит его быстрые внимательные глаза, твёрдо сжатые губы. Он словно и не спал вовсе.
Тихонько скрипит дверь. В комнате появляется молодая женщина в длинной ночной рубашке, бесшумно идёт к столу и ставит поднос: кофейник и чашка с дымящимся кофе. Мужчина берёт чашку, жадно, в два глотка выпивает и сейчас же наливает ещё.
— Что Мартышка? — хриплым голосом спрашивает он.
— Спит... — тихо отзывается жена. — Ночью два раза плакала...
Мужчина залпом выпивает вторую чашку и наливает третью. Женщина закуривает две сигареты сразу, одну протягивает ему. Он глубоко затягивается и, сказав: «Ну, ладно...», начинает одеваться.
Он снимает пижаму и берёт со стула нечто вроде белого длинного жилета из блестящего материала, расправляет его на вытянутых руках с растопыренными пальцами и внимательно оглядывает. Жилет соскальзывает с пальцев и падает на пол со странным звякающим звуком. Мужчина, чертыхнувшись невнятно, поднимает жилет и натягивает поверх майки.
— Виктор... — тихо говорит женщина.
— Ну? — Он не оборачивается.
Но женщина молчит — курит и глядит, как он напяливает на руки длинные рукава из такого же блестящего материала, пристёгивает их к жилету, а затем принимается бинтовать кисти рук полупрозрачной клейкой лентой.
Снимает пижамные штаны и натягивает на ноги рейтузы со штрипками, такие же серебристые и, видимо, тяжёлые, как жилет. Облачившись, он делает несколько резких гимнастических движений: приседает, нагибается во все стороны, затем берёт сигарету, затягивается и снова отхлёбывает кофе.
Громко стучит будильник. Стрелки показывают начало третьего.
Виктор влезает в просторный комбинезон, тщательно застёгивает все пуговицы, и задёргивает все молнии, и натягивает перчатки. Затем опускается на корточки перед ночным столиком и открывает выдвижной ящик. В свете ночника прежде всего бросается в глаза огромный чёрный пистолет.
Виктор сдвигает его в сторону и зачёрпывает горстью из россыпи девятимиллиметровых гаек, устилающих дно ящика. Ссыпает гайки в правый набедренный карман, зачерпывает ещё одну горсть и ссыпает в левый карман.
Закрывает ящик и поднимается. Глоток кофе, затяжка. Он садится на кровать и принимается бинтовать прозрачной лентой голые, ступни.
— Хочешь ещё кофе? — спрашивает женщина.
— Нет.
Он поднимается, докуривает сигарету, раздавливает окурок о блюдце. Не взглянув на женщину, выходит в прихожую. Двигается он на редкость легко и бесшумно, как тугая резиновая шина.
В прихожей он садится на низенькую скамейку и натягивает резиновые сапоги. Женщина, прислонившись плечом к косяку, молча смотрит, как он встаёт, притопывает, натягивает плотно кожаную шапочку с длинным козырьком, поднимает и вскидывает за спину тяжёлый рюкзак и берёт из угла футляр с удочками и сачок.
— Сигареты, — говорит он.
Женщина бесшумно скрывается в полутьме комнаты, а он в два шага оказывается у входа в детскую, приоткрывает дверь, смотрит.
В круге слабого света видна детская кроватка, голая детская рука на подушке. Рядом с кроваткой — пара детских костыликов, и на ночном столике — чёрные детские очки.
Виктор тихо закрывает дверь. Женщина молча стоит возле него с пачкой сигарет в руке. Он берёт пачку, засовывает её в нагрудный карман, неловко действуя одной рукой (в другой у него удочки).
— Всё, — говорит он. — Держи хвост пистолетом.
Он прикрывает за собой дверь квартиры и начинает спускаться по лестнице. Грязноватый пролёт ярко освещён лампочкой без плафона. На шероховатой стене рядом с дверью грубо выцарапана злая и глупая карикатура: растрёпанная уродливая девчонка в огромных черных очках и на растопыренных костылях.
Пролётом ниже, на площадке в углу торчит, заметно покачиваясь, какой-то хорошо одетый человек без шляпы, в испачканном пальто. Широченный цветастый шарф, выбившись, свисает до полу. Когда Виктор проходит мимо него, видно, что человек этот изжёлта бледен и мертвецки пьян.
ДИКТОР. Два десятилетия прошло с тех пор, как наш маленький голубой шарик, несущийся по необъятным просторам Вселенной, впервые на памяти человечества стал объектом внимания могущественной сверхцивилизации, родина которой затеряна где-то в безбрежном Космосе. Кто они были? Зачем посетили нас? Куда ушли потом — так же внезапно, как и появились? Об этом можно только догадываться. Были они добры или жестоки? Пришли к нам с миром или с войной? Видели в нас равноправных братьев по разуму, или пренебрегли нами, или вообще не заметили нас? В ту страшную ночь двадцать лет назад тысячи людей поседели от ужаса, сотни стариков и детей были растоптаны в обезумевших толпах беженцев, некоторые навсегда лишились рассудка, некоторые временно потеряли зрение и слух, но! — ни один человек не погиб под развалинами, ни один человек не сгорел, не погиб от таинственных излучений, ни один человек не пострадал от чудовищных взрывов, сотрясавших окрестности.
И могущественной боевой технике Земли, мгновенно изготовившейся к отражению инопланетного нашествия, так и не пришлось вступить в дело. Космические пришельцы посетили нас и ушли, и как след посещения — осталась Зона.
Зона! Неизгладимый шрам на лике нашей матери-Земли, вместилище жестоких чудес, могучее щупальце невероятно далекого будущего, запущенное в наш сегодняшний день!
ПЕРВЫЙ УЧЕНЫЙ. Мы — счастливые люди. Нам повезло увидеть своими глазами и пощупать своими руками образцы технологии нашего послезавтрашнего дня...
ВТОРОЙ УЧЕНЫЙ. Я лично не жду больше никаких открытий. Главное открытие уже сделано: человечество не одиноко во Вселенной...
ТРЕТИЙ УЧЕНЫЙ. Пришельцы так невероятно далеко обогнали нас, что имеет смысл рассматривать Зону со всем её содержимым не как дело чьих-то рук, а как явление природы, каковое надлежит тщательно изучить и поставить на службу земной науке и технике...
ДИКТОР. Поставить на службу земной науке и технике! Этак — вечный аккумулятор. Никто не знает, как он устроен, но мы научились размножать его, и вот — двигатели на этаках, коренной переворот в малогабаритной технике, миллионы и миллиарды тонн сэкономленной драгоценной нефти...
«Синяя Глина»! Никто не знает, как и почему она лечит, но уже теперь человечество навсегда забыло, что такое инфекционные заболевания... Но не так-то просто добраться до тайн и сокровищ Зоны. Всем памятны ужасные катастрофы, которыми закончились первые героические, но неумелые попытки проникнуть в глубину Зоны с земли и с воздуха. Погибли десятки энтузиастов. Взять Зону штурмом не удалось, и тогда человечество перешло к планомерной осаде.
ДИРЕКТОР МЕЖДУНАРОДНОГО ИНСТИТУТА ВНЕЗЕМНЫХ КУЛЬТУР. Мы по-прежнему бесконечно далеки от победы над Зоной. Однако нам удалось организовать сравнительно безопасные и эффективные мероприятия, обеспечивающие непрерывный и достаточно обильный поток новой информации из Зоны... Во всяком случае, жертв больше нет, и земная наука не успевает изучать и обрабатывать доставляемые из Зоны материалы... Мне кажется, что проблема сейчас лежит в совсем другой плоскости, относящейся скорее к компетенции не науки, а политики. Я имею в виду прежде всего безответственную и в конечном счёте античеловеческую деятельность агентуры военно-промышленных комплексов...
ДИКТОР. Едва возникла Зона, как возникла новая профессия: космический браконьер, расхититель космической сокровищницы. У него нет никакого оборудования. Он знает, что идет на верную смерть. Он знает, что возвращается один из десяти. Один из пяти возвратившихся остаётся калекой на всю жизнь. У семи из десяти уцелевших рождаются дети-уроды. Он вне закона, он вне морали, но он снова и снова идёт в Зону, потому что находятся люди, готовые заплатить огромные деньги за любой экспонат, неизвестный науке.
УЧЕНЫЙ — ДИРЕКТОР ВОЕННО-ПРОМЫШЛЕННОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ «АЛЬФА-ПЕГАС». Наши лаборатории не имеют дело с космическими объектами, мы уважаем эмбарго ООН. Но лично я никогда не поддерживал этого эмбарго. Опыт показывает, что частные исследования сплошь и рядом оказываются более эффективными, нежели государственные и международные. Я признаю, конечно, что имеет место определенный риск, связанный с бесконтрольностью и прочими отрицательными факторами. Но не кажется ли вам, что ставка достаточно велика и оправдывает этот риск?
ДИКТОР. Ставка невообразимо велика: счастье людей, населяющих нашу планету. Именно поэтому мы не можем, не имеем права рисковать. Человечество защищается. Вокруг Зоны сооружается стена. Полицейские силы ООН днём и ночью патрулируют подступы к Зоне. Никакие меры не могут считаться слишком жестокими, когда речь идёт о том, чтобы пресечь утечку космических сокровищ в жадные и нечистые руки. Зона принадлежит только человечеству в целом. Со всеми её чудесами, жестокими и добрыми. Кто не знает легенды о Золотом Круге? Где-то в глубине Зоны, в мрачном ущелье, опутанном чудовищной паутиной, лежит огромный золотой диск. Тот счастливец и смельчак, которому удастся преодолеть тысячи смертельных опасностей и ступить ногой на этот диск, получит право на исполнение любого своего желания.
Легенда? Сказка? Вот уникальные кадры, полученные искусственным спутником «Европа-711» с высоты сто двадцать километров. После получения этих кадров связь со спутником была утрачена... Но может быть, это и есть таинственный Золотой Круг? Машина, исполняющая желания...
Вагон электрички, битком набитый рабочими ночной смены. Виктор стоит в тамбуре, прижатый к двери, курит и смотрит, как за окном проносятся какие-то огни и отражения огней в мокром асфальте, подсвеченные снизу дымы за высокими кирпичными стенами, залитые ярким светом гектары, уставленные неподвижными автомобилями, фабричные трубы с гирляндами красных опознавательных огней... Электричка останавливается, угрюмые заспанные люди валом вываливаются на перрон, двери захлопываются, и электричка катит дальше. Теперь за окнами темно, и в грязноватом стекле с потёками отражается лицо Виктора и тлеющий огонёк его сигареты.
Виктор выходит из пустого вагона на пустой перрон. Здесь — дождь.
Блестит асфальт, блестят пустые скамейки. Электричка, блестящая и мокрая, срывается с места и скрывается в темноте. Виктор поглубже натягивает на лоб длинный козырёк своей кожаной шапки и, ссутулившись, идёт по перрону, шлёпая прямо по лужам. Спускается с перрона и сворачивает в темноту, в мокрые кусты. Некоторое время он бредёт напролом, кусты кончаются, начинается лес. Под ногами чавкает, вдалеке взвыла и затихла электричка.
Однообразно шуршит дождь в ветвях над головой. Виктор идёт уверенно — видно, что путь этот хорошо ему знаком. Лес обрывается внезапно, и, перепрыгнув через кювет, Виктор оказывается на заброшенном просёлке. Шагах в десяти от него темнеет силуэт автомобиля. Это маленький вездеход вроде «лендровера» или «джипа».
Виктор подходит к машине, распахивает дверцу и садится рядом с водителем. Человек за рулем сразу же заводит двигатель и включает фары.
— Прямо вперёд, — говорит Виктор.
Машина трогается.
Дорога скверная. Машина скачет и подпрыгивает на колдобинах, каскады воды из луж то и дело заливают ветровое стекло. Свет фар выхватывает из мокрой тьмы то наполненные водой колеи, то мокрые стволы деревьев, то верхушки телеграфных столбов с оборванными проводами.
— Меньше газу, — говорит Виктор. — Притормозите. Около того белого камня — направо.
Машина сворачивает и осторожно въезжает на покосившийся мостик. Свет фар скользит по крестам и обелискам заброшенного кладбища. Потом начинается заброшенный дачный поселок. Здесь давно уже никто не живёт, аккуратные белые заборчики покосились, буйно разрослась сирень в палисадниках, окна домов заколочены, и только на окраине в одном из домиков желтеет освещённое окошко, в его свете мокнет под дождем развешенное бельё, и здоровенный пёс, задыхаясь от ярости, вылетает наперерез машине и некоторое время мчится следом в вихре грязи из-под колёс.
— Позаброшен дом наш, — декламирует водитель, — пуст он и покинут смелыми и верными, выросшими в нём...
— Помолчите, — сквозь зубы говорит Виктор.
Некоторое время они едут сквозь тьму и дождь молча, а потом впереди, за поворотом дороги появляется вилла: крепкая фигурная решётка, домик привратника у запертых ворот, двухэтажное модерновое здание — стекло и бетон в стиле Райта, смутно белеют абстрактные скульптуры сквозь заросли.
Нижний этаж здания залит светом.
— Остановитесь, — произносит Виктор.
Водитель удивленно поворачивает к нему лицо.
— Зачем?
— Остановитесь! — повторяет Виктор, чуть возвысив голос.
Водитель резко тормозит. Чехол с удочками и рюкзак валятся с заднего сиденья, а сачок падает водителю на голову.
— Ч-чёрт... — шипит водитель, выпутывая из сачка сбитые очки.
Виктор протягивает руку к рулю и дает короткий гудок. Сейчас же свет на вилле гаснет. Окрестность погружается во тму. Где-то хлопает дверь, слышится весёлое посвистывание и чавканье шагов по грязи. В отсветах фар возле водительской двери появляется мокрое весёлое лицо, которое, впрочем, тут же недоуменно вытягивается.
— Пардон, — произносит человек из виллы. — Я думал, это за мной.
— За вами, за вами, — говорит Виктор. — Садитесь сзади.
— А, шеф, вы здесь... Прелестно. А кто же этот тип? По-моему, он в очках...
— Садитесь! Быстро!
Человек из виллы вваливается на заднее сиденье и принимается возиться там, пристраивая свой рюкзак.
— Надо вам сказать, — говорит он, чуть запинаясь, — я испытал некоторый шок. Откуда очки? Почему на моем шефе очки?..
— Вперёд, — командует Виктор.
— Вперёд и только вперёд! — подхватывает человек из виллы.
Водитель, поджав губы, трогает машину.
— Очки — это признак интеллигентности! — объявляет человек из виллы.
Виктор произносит через плечо:
— Всё-таки напился.
— Напился? Ни в коем случае. Я выпил. Я выпил, как это делает половина народонаселения. Другая половина — напивается, женщины и дети включительно. Ну и бог с ними. А я выпил. Направляясь на рыбную ловлю. Ведь мы направляемся на рыбную ловлю, а, шеф?..
...Машина с погашенными фарами стоит на просёлке. Вокруг смутно виднеются мокрые кусты, но дождь прекратился. Виктор бесшумно выходит из машины и идёт вперёд, туда, где в конце проселка влажно поблескивает асфальт. Водитель тоже выходит, догоняет его и идёт рядом.
— Зачем вы взяли этого пьянчугу? — говорит он.
— Ничего, — отзывается Виктор. — Он протрезвеет. Это я вам обе-щаю. — И, помолчав, добавляет: — А потом, его деньги ведь ничуть не хуже ваших...
Водитель быстро взглядывает на него, но не говорит больше ни слова.
Они останавливаются на перекрёстке и из-за кустов смотрят на заставу в сотне метров впереди по шоссе. В маленьком деревянном домике-времянке горит одинокое окошко. Рядом в мёртвом свете мощного прожектора чернеют два мотоцикла с колясками и патрульная машина. Вправо и влево от шоссе уходят в лес столбы с колючей проволокой.
— Они все спят, — шепчет водитель. — Разогнаться как следует и проскочить на полной скорости... Они и мигнуть не успеют.
— М-да... — говорит Виктор. — На полной скорости... Пошли.
Они возвращаются к машине. Водитель направляется было к своему месту, но Виктор молча отстраняет его и садится за руль сам. Водитель безропотно обходит машину и садится на место Виктора. Человек из виллы, дремавший на заднем сиденье, вскидывается.
— А? — зычно произносит он. — Приехали?
Виктор поворачивается и, взяв его пятернёй за физиономию, с силой отталкивает назад. Человек из виллы ошеломлённо таращит глаза, затем говорит шёпотом:
— Понял... Понял...
Машина трогается, на малых оборотах выползает на шоссе, сворачивает и тихо, очень тихо, в полном соответствии со знаками, ограничивающими скорость, светящимися на обочине, катится мимо заставы. Когда она входит в луч прожекторной лампы, на чёрном мокром кузове её видны надписи на разных языках: «ООН. Институт внеземных культур», «ЮНО. Инститьют оф Экстратерриториал Калчерз»...
Машина на бешеной скорости несётся во тьме по широкому мокрому шоссе.
Виктор с потухшим окурком в углу рта — за рулем. В отсветах фар поблёскивают очки его соседа справа. Человек из виллы, весь подавшись вперёд, держится обеими руками за спинки передних сидений и напряжённо смотрит на дорогу. Он заметно протрезвел.
Впереди в свете фар справа от дороги появляется огромный щит с флюоресцентными надписями на разных языках: «Внимание! До границы Зоны 300 метров», «Этеншн! 300 митерз то зе Зоун лимитс»... Виктор сбрасывает газ и переключается на ближний свет.
Машина с потушенными фарами — горят одни подфарники — осторожно сползает с шоссе, вваливается в кювет, вылезает из него и, пофыркивая двигателем, вламывается в кусты. Она хрустит и ворочается в зарослях, как некое чудовище, потом двигатель затихает, гаснут подфарники, и голос Виктора произносит во тьме:
— Берите вещи. Выходите. И побыстрей.
Едва заметными тенями они отделяются от тёмной массы машины. Потом вдруг становится светлее — голубоватым бегущим светом озаряются низкие тучи, и теперь видно, что машина остановилась у подножья четырёхметровой стены: верхняя кромка её резко вырисовывается на фоне голубых сполохов.
Потом где-то вдали глухо стучит пулемётная очередь, ей отвечает очередь поближе и более отчётливо.
— Стреляют... — сообщает человек с виллы.
— За мной, — командует Виктор, — рюкзаки нести в руках.
Он идёт вдоль стены, время от времени наклоняясь и что-то разглядывая под ногами. Через минуту он опускается на колени и принимается расшвыривать кучу ветвей и листьев. Далекий пулемёт за стеной бьёт длинными очередями. Виктор садится на пятки, покрепче ухватывает рюкзак.
— За мной, — командует он и ныряет в подземный лаз, ведущий под стену.
— Прошу вас, Профессор, — говорит человек с виллы.
Профессор покрепче насаживает на нос очки и опускается на четвереньки. Пулемётная очередь ударяет совсем близко. Человек из виллы втягивает голову в плечи и приседает.
— Интересно, в кого они стреляют? — бормочет он. — Ведь я ещё здесь...
В тот момент, когда Виктор высовывает голову из кучи веток по ту сторону стены, слышится дробная серия хлопков, и в небо взлетает дюжина осветительных ракет. Становится светло, как днём.
Сразу за стеной — кочковатое ровное пространство, высохшее болото, торчат редкие прутики. Дальше, шагах в двухстах, тянется железнодорожная насыпь.
Ракеты медленно опускаются. Виктор следит за ними, прищурившись. Цедит сквозь зубы:
— Ж-жабы...
Снова наступает тьма. И сейчас же откуда-то слева протягивается голубой луч прожектора. Прожектор далеко, но света от него достаточно, чтобы видеть, как Виктор торопливо выбирается из норы и, вытянув рюкзак, плашмя ложится на землю.
— Быстро! — шипит он. — Быстрее, быстрее!
Неуклюже выбирается Профессор, таща за собой свою поклажу, за ним из норы высовывается сначала рюкзак человека из виллы, а затем высовывается и сам он, но в эту секунду где-то совсем рядом грохочет пулемёт, и голова человека из виллы поспешно снова прячется под землёй.
— Да быстрее! Быстрее, ты! — шипит Виктор.
Когда человек из виллы выбирается наконец наружу, Виктор говорит вполголоса:
— Ползком за мной. Головы не поднимать, мешок держать так, слева. Не трусьте, они нас не видят. Если кого случайно зацепит, не орать, не метаться — увидят и убьют. Ползи назад, выбирайся на шоссе. Утром подберут. Всё ясно?
— Я бы хлебнул... — тихонько говорит человек из виллы.
— Нельзя. Потом. Пошли.
И они ползут в призрачном рассеянном свете, прикрывая головы рюкзаками, и скоро их уже не разглядеть на поле, а пулемёты всё постреливают, и то место, где они были минуту назад, вдруг вспарывает густая очередь.
Раннее утро, густой молочно-белый туман, видны только мокрые ржавые рельсы. Очень тихо. Потом из тумана доносится железное постукивание. Оно приближается, и вот сквозь него уже пробивается унылое посвистывание на какой-то весёлый разбитной мотивчик.
Это дрезина. Впереди на платформе, свесив ноги, сидит Виктор с потухшим окурком на губе. Он напряжённо вглядывается в туман перед собой. Рюкзаки свалены у него за спиной. Профессор и человек из виллы, оба грязные и встрёпанные, качают рычаги дрезины. Веселый мотивчик насвистывает человек из виллы. Свистит он чисто, красиво, мелодично и в такт движению рычага. Потом он обрывает свист и взглядывает на часы.
— Без десяти шесть, — говорит он хрипловато. — И всё время в гору...
Ему не отвечают.
— А вы в самом деле профессор? — не унимается он.
— Да, — отвечает Профессор.
— Меня зовут... — начинает человек из виллы.
— Его зовут Антон, — не оборачиваясь, громко говорит Виктор.
Человек из виллы потрясён этим сообщением, но молчит.
— Гм... — говорит Профессор. — А меня как?
— А тебя зовут Профессор, — отзывается Виктор.
— Меня зовут Профессор, — сообщает человек в очках. — И я профессор.
— Польщён, — говорит Антон, пытаясь шаркнуть ножкой. — А я — писатель, но все зовут меня почему-то Антон. Представляете, как неудобно?
— Известный писатель? — спрашивает Профессор.
— Нет. Модный. Видели мою виллу?
Некоторое время они молчат, усердно работая рычагом. Потом Виктор вдруг говорит: «Тихо!» Он наклоняется вперёд, всматриваясь, и хватается за ручной тормоз.
Впереди из тумана надвигается что-то большое и тёмное, и дрезина останавливается в нескольких метрах от буферов товарного вагона.
— Приехали, — говорит Виктор и спрыгивает на шпалы. — Отдых.
— Ф-фу! — произносит Антон, распрямляясь. — Ну теперь-то мне можно хлебнуть?
На газете, расстеленной поверх платформы, стоят термосы с кофе, бутылка спиртного, развернуты пакеты со снедью. Все трое усердно жуют, прихлёбывая кофе из складных стаканчиков. Теперь уже совсем светло, но туман пока не рассеялся, он такой же густой, как и раньше, только уже не молочно-белый, а зеленоватый. Но из всего окружающего мира видна по-прежнему только задняя стенка товарного вагона.
— Вы для меня оба новички, — говорит Виктор. — Я вас в Зоне не видел и ничего хорошего от вас не жду. Вы меня наняли, и я постараюсь, чтобы вы остались живы как можно дольше. А поэтому не извольте обижаться. В Зоне церемониться некогда. Буду просто лупить чем попадя, если что не так...
— Только, пожалуйста, не но левой руке, — говорит Антон.
— А почему не по левой? — удивился Виктор.
— Она у меня сломана с детства. Я её берегу.
— А... — Виктор усмехается. — А я думал — ты левша, пишешь левой. Ладно, буду по голове. Как она у тебя с детства?
— Уж очень вы с нами суровы, шеф, — говорит Антон и тянется к бутылке.
Но Виктор перехватывает бутылку, накрепко завинчивает пробку и суёт бутылку в рюкзак.
— Хватит, — говорит он.
— Эхе-хе-хе-хе, — произносит Антон и наливает себе ещё кофе.
— Тихо как, — говорит Профессор. Он задумчиво курит, откинув-шись спиной на рычаг.
— Здесь всегда тихо, — говорит Виктор. — До пулемётов далеко, километров пятнадцать, а в Зоне шуметь некому.
— Неужели пятнадцать километров? — говорит Профессор. — Я и представления не имел, что можно так далеко углубиться...
— Можно. Углублялись. Сейчас вот туман рассеется, увидишь, как они тут углублялись.
Длинный скрипящий звук доносится вдруг из тумана. Все, даже Виктор, вздрагивают.
— Что это? — одними губами произносит побелевший Антон.
Виктор молча мотает головой. Он все ещё прислушивается, но вокруг снова стоит ватная тишина.
— А может быть, это всё-таки правда, что здесь... живут? — говорит Профессор.
— Кто? — презрительно говорит Виктор.
— Не знаю... Но есть легенда, будто какие-то люди остались в Зоне...
— Болтовня это, а не легенда, — обрывает его Виктор. — Никого здесь нет и быть не может. Зона это, понятно? Зона!
На протяжении этого разговора Антон вертит головой, переводя взгляд с одного на другого. Он всё ещё бледен, но постепенно успокаивается.
— Я, конечно, понимаю, — говорит он, — что Зона — это именно Зо-на, а не лоно, не два газона и не три, скажем... э... бизона. Но на всякий случай я с собой кое-что прихватил. — Он похлопывает себя по заднему карману.
— Что прихватил? — Виктор уставился на Антона неподвижным взглядом. — Что ты там ещё прихватил, голова два уха?
Антон продолжает многозначительно похлопывать себя по заду.
— Дай сюда, — говорит Виктор и протягивает руку.
— Зачем?
— Дай сюда, говорю!
Антон колеблется. Выражение многозначительного превосходства сходит с его лица. Он растерянно глядит на Профессора.
— В Зоне стрелять не в кого, дурак, — говорит Виктор. - Давай свою пушку.
— Не дам, — решительно говорит Антон, но сейчас же добавляет тоном ниже: — Мне нужно, понимаете, шеф?
— Понимаю, — говорит Виктор неожиданно мягко. — Только на самом деле ничего такого тебе там не понадобится. Если долбанёт тебя по-настоящему, то ничего тебе уже не поможет. А если прикуёт тебя или, скажем, прижмёт, то я тебя вытащу. Мёртвого — да, брошу. Ну, а живого — вытащу. Это я тебе обещаю. Зря денег не беру. Давай.
Антон нехотя вытаскивает из заднего кармана и протягивает ему крошечный дамский браунинг.
— Там всего один заряд, — бормочет он. — В стволе.
— Поня-атно... — Виктор выщёлкивает патрон и небрежно бросает оружие на шпалы. — В Зоне стрелять нельзя, — говорит он поучительно. — В Зоне не то что стрелять — камень бросить иной раз опасно. А у тебя? — обращается он к Профессору.
— У меня на этот случай ампула... — говорит он виновато.
— Чего-чего?
— Ампула зашита. Яд.
Виктор ошеломлённо крутит головой.
— Н-ну, ребята!.. Нет, этого я не понимаю. Вы что сюда — помирать пришли? — По-прежнему крутя головой, он соскакивает на шпалы. — Облегчиться никто не хочет? Смотрите, потом, может, и некогда будет... Или негде...
Он отходит от дрезины и сейчас же скрывается в тумане. Профессор смотрит на Антона, высоко задирая брови.
— А действительно, Антон, зачем вы сюда пришли? Модный писатель, вилла... женщины, наверное, на шею гроздьями вешаются...
— Этого вам не понять, Профессор, — рассеянно отзывается Антон, подбрасывая на ладони складной стаканчик. — Есть у писателей такое понятие: вдохновение. Так вот у меня это понятие есть, а самого вдохновения нет. Иду выпрашивать.
— То есть вы что же — исписались? — негромко говорит Профессор.
— Что? А, да. То есть у меня его никогда не было. Это неинтересно. А вы?
Профессор не успевает ответить. Появляется Виктор, на ходу оправляя комбинезон.
— Ч-чёрт, сбруя проклятая... — Он задирает голову. — Ага, вот скоро и пойдём. Укладывайтесь...
|
